(ТОВАРИЩАМ ИЗ ОЗЕТА)

 Бывало,
начни о вопросе еврейском
тебе собеседник
ответит резко:
— Еврей?
На !
Все в одной ли́нийке!
Еврей — ,
еврей — валюта…
Люто богаты
и жадны люто.

Как будто бы
у крови стока
стоишь у столбцов статистических выкладок.
И липнет
пух
к лежащим глазам,
которые выколоты.

Уставив зрачок 
 и желт и огромен,
глядело солнце, 
 едва не заплакав.

Как там —

проходила в погроме:
и немец,
и русский,
и шайки поляков.

в батарейных громах,
то плетью свистела .

То шел

Еще и подвал
от слезы не высох, —
они выползали,
оставив нору́.

И было
в ихних Мюр-Мерилизах
гнилых сельдей
на неполный рубль.

И снова
смрад местечковых Calzoncillos Calvin Klein Baratos ям
да крови несмытой красная медь.

И голод  в ухо орал:
— Земля!
Земля и труд
или смерть! —

Ни моря нет,
ни куста,
ни селеньица,
худшее из худших мест на Руси —
место,
куда пришли поселенцы,
палаткой взвив
паруса парусин.
Эту пустыню
в усердии рьяном
какая жрала саранча?!

Солончаки сменялись бурьяном,
и снова
шел солончак.
Кто смерит
каторгу их труда?!
Геройство — каждый дым,
и каждый кирпич, 
 и любая труба,
и всякая капля воды.

А нынче
течет ручьевая лазурь;
и пота рабочего
крупный град
сегодня уже
перелился в лозу́,
и сочной гроздью
повис виноград.

Люди работы
выглядят ровно:
взгляни
на еврея,
землей полированного.

Здесь
делом растут
коммуны слова:
узнай —
хоть раз из семи,
который
из этих двух —
из славян,
который из них — семит.

Не нам
со зверьими сплетнями знаться.
И сердце
и тощий бумажник свой
откроем
во имя
жизни без наций —
грядущей жизни
без нищих
и войн!
[1926]